Художник Николай Бессонов и актриса театра «Ромэн» Валерия Янышева страстно увлечены полевым изучением цыганской истории. Они опрашивают и записывают воспоминания цыган, заставших кочевье или войну. По мотивам некоторых из воспоминаний, о том, почему в таборах некоторые девочки ходили в кандалах, Николай, Валерия и ещё одна актриса, Нана Муштакова, сняли фотосессию-реконструкцию.
Нана сыграла девушку в кандалах, Валерия – её тётку, а Николай выступил в роли фотографа и художника. Кроме того, Валерия впервые приводит у себя в блоге полную версию статьи Николая Бессонова «Оковы на таборных девушках» со своими пояснениями. В комментариях Валерия отмечает, что, увы, прежде практика родителей препятствовать выбору дочерей была распространена, не только в цыганских, но и в русских семьях, и надеется, что такое отношение к девушкам вскоре останется в прошлом.
Дочь цыгана
В художественной литературе принято было воспевать «кочевую свободу». Особенно распространённым был мотив, согласно которому таборная девушка – это вольная пташка. Реальность была иной. Иногда дочь пыталась сбежать замуж против воли отца. Если её ловили на полдороге, то старались удерживать насильно. Первые сведения об этом автор получил от русской цыганки Е.Н. Ружецкой в 2003 году. В детстве она побывала с отцом на стоянке чужого табора и увидела там девушку со скованными ногами. Оказалось, что эта она «недели за три до того пыталась сбежать с парнем».
В дальнейшем автору удалось узнать, что такая практика существовала не только у этногруппы русска рома, но и у лотвов, кишинёвцев, а также у литовских и польских цыган. Желая счастья дочерям, отцы не желали выдавать их замуж в семьи, имевшие сомнительную репутацию. Между тем уже к 14 годам любая цыганочка обладала завидной самостоятельностью. Она была привычна к длительным переходам и ночёвкам под открытым небом, легко ориентировалась в лесу. Прокормиться она могла благодаря гаданию или пляске – наконец, еду можно было просто выпросить. Достаточно было лишь незаметно встать ночью. Расстроить её намерения могли только железные цепи.
Лошадиные железа
В старину почти каждая семья, имевшая лошадей, имела и железные путы. Это было своеобразное «противоугонное средство». Оказавшись на ярмарке, хозяин запирал ноги коня специальными оковами. Делали «лошадиные железа» в сельских кузницах. Но ещё до революции был также налажен заводской выпуск. Сохранились иллюстрированные рекламные объявления с расценками на «Цепи (путы) конныя». По своему диаметру такие оковы подходили и для человеческих лодыжек. Во времена крепостного права их использовали как смирительное средство русские помещики. Последние заковывали в «лошадиные железа» дворовых «девок и жёнок», которые делали попытки бежать из неволи.
Среди поговорок, записанных на диалекте русска рома (в период 1930-1960 г.г.), мы находим две на интересующий нас сюжет:
Камлыпэн дэ кандалы на закуинэса и пэрэ балвал на мэкэса. (Любовь в кандалы не закуёшь и по ветру не развеешь).
Яшты гэра састырэса тэ скуинэс, а ило на урикирэса. (Можно ноги цепью сковать, а сердца не удержишь).
Сходные по смыслу фразы зафиксированы автором данной статьи. Первая из них – на кишинёвском диалекте:
Если щей камел те нашел, то пэ ланцугуре тхола – саек нашела. (Если девка хочет сбежать, то в цепи поставь – всё равно сбежит).
Вторая была записана от латышской цыганки.
Шэл грэн уракхэса, а екх ча дэ пэнты на зрикирэса. (Сто коней устережёшь, а одну девку путами не удержишь).
В ходе полевых работ в Белоруссии (2014 г., Витебская обл.) эту же поговорку автор множество раз слышал от лотвов, а также литовских и польских цыган.
Воспоминания белорусской цыганки
Наиболее полный рассказ (как на русском, так и на цыганском языке) записан автором на видеокамеру от Анны Антоновны Орловской (1942 г.р.).
«Бывает, отец сам присмотрит жениха… А она другого любит. Сбежит. А отец сразу ловить поедет. Не один. Ещё кого с собой возьмёт. Если перехватят по пути, то отберут и обратно привезут. И всё. Чтобы снова не сбежала, ноги ей запрут… по-цыгански это называется састера, а по вашему… Не помню… Лошадям ноги закрывали. Путы железные. Цепи цыгане раньше на коней ложили – вот и её в такие цепи. Ну, и станут следить. Потому что дочка твердит: «Я его люблю. Что хотите со мной делайте – я всё равно убегу».
Проходит полмесяца, месяц. Батька каждый день предлагает икону взять. Пускай отведут её старые цыганки в церкву, и она поклянётся, что не будет бежать. Клятву с неё требуют. Чтобы забожилась на отца, на мать, на братьев. На всю семью. А она к иконе не идёт.
– Не буду я этого делать!
Или просто молчит. Это что значит? Получается – хочет она бежать? Тогда батька говорит:
– Пока ума не наберёшься, будешь ходить так.
И делают ей кандалы. Мерку с ног снимают. Пока на ней были састера, она еле ковыляла. Там цепь была толстая, короткая. А на кандалах будет подлиньше. Полметра наверное. Чтоб могла ходить по табору хорошо. Эта цепь не тяжёлая. Всего два пальца толщиной. Теперь она и за дровами пойдёт, и за водой пойдёт. В деревню её не пустят, конечно. Там русские с ума сойдут. Напугаешь людей. Они же к нашему закону-то – не касаются. К цыганскому. Каждый русский скажет: «Ребёнка заковали!». Поэтому она только возле шатра.
Костёр сделает. Самовар ставит. Или стирает. За ней мать-отец следят. А если в лес за хворостом – то пусть с девочками идёт. Она под присмотром теперь всегда. У неё браслеты железные. Они на замки заперты – а ключ у батьки в кармане. На ночь проденут цепь через колесо у телеги. Ведь не уследишь в темноте. Встанет, пока все спят – и поминай, как звали.
Если другой табор подъехал, то цыганам сразу всё понятно. Девчонка икону не берёт. Её по-другому не удержишь. Во всех таборах такой закон был: цепи класть на девок (которые бегут) – на молоденьких. Говорят, давным-давно этот закон с Польши принесли. А потом пошло по нашим. Все переняли. И в Латвии, и в Литве, и в Белоруссии.
Если девка упрямая, она и полгода, и год будет в кандалах ходить. Я сама видела. Как-то встретили латышский табор. Ну, нам, родители объяснили: «Хотела замуж, а порода такая-сякая». Летом это было… Зиму мы в разных местах провели. А на другое лето снова рядом шатры поставили. Смотрю – она ещё закованная. Значит, год уже прошёл – так?
Сколько она ещё потом упиралась, не знаю. Разъехались в разные стороны. Но не вечно же? Не может батька дочку всю жисть в кандалах держать. Либо она клятву даст. На иконе. Либо слух дойдёт, что женили уже того парня. Тогда её сразу отпустят.
Если милиция на табор приезжает, девка не прячется. Как ходила, так и ходит. Милиции до этого дела нету. Вот она пошла с ведром на речку. Они звон услышат, обернутся. Отец поясняет:
– Ей четырнадцать лет. Это моя дочь. Она хотела удрать.
И такого наговорит на этого парня! Да на его семью… Кто там будет вмешиваться? Она ж не побитая, не порезаная. Нет. Милиция наш закон знала.
…Когда мы кочевали, то девку всегда на телеге везли. Она ноги юбкой прикроет – цепей и не видно.
Но ты пойми. Ничего тут страшного нет. Для нас. Ведёт она себя как обычная девочка. Её не презирают. Никто её не попрекнёт. Никаких подозрений на неё нету. Что она сделала? Замуж захотела? Ну и что здесь такого?.. Вот если бы её украли, спользовали и бросили – тогда она опозорена на весь табор! А тут что? Она как была девочка – так и есть девочка. Она будет и в гости к подружкам ходить, и шутить даже. Петь, плясать. А что там на её душе – кто знает? Конечно, ей скучновато, потому что матка в деревню не берёт. Я же помню. У нас несколько таких девчонок было. В разное время. Да вот сестра моя Маня. Двоюродная. Старше меня – ей лет четырнадцать. Такая была красавица! Косы до земли. А парень ей понравился с какой-то другой нации. Совсем издалёка те цыгане приехали. Влюбилась она. Хотела вместе с ним убежать, но их поймали. Ну и заковали её сразу же. Я маленькая ещё – дурная была; залезу к ней в палатку, цап за ногу. И щупаю.
– Тебе,- говорю, – не больно?
– Не-а.
Браслеты ей сковали не тесные. По размеру её ноги. И цепь купляли из блестящего железа. Она ходит так, словно ничего ей не мешает. Не болит ничего. Она и плясать могла – но конечно не так, как без цепей.
Вот чужой табор приехал. Собрались все у костра. Маня поёт, танцует, прыгает как надо. Только не так отчаянно. Она не может плясать бойко, как мы. И никто из цыган над ней не смеётся. В том, что цепи батька положил – никакого позора нет. Она будет скакать, чечётки бить. Только от её пляски лязг идёт. Цепь-то звенит!
А вот батьку совесть мучает. И жалость. «Я – отец – свою дочку заковал!» Ему стыдно, что не смог её уговорить, что не смог внушить. За него-то разговоры ведут! Отцу неприятно. Он только и ждёт, чтобы дитё сказало: «Папочка, родненький, я не буду больше! Я тебе клянусь! Я икону в руки возьму! Век не убегу. Пусть скрутит меня господь!»
С радостью он её отпустит!
Маня полгода слово не давала. С лета до конца зимы. А потом согласилась пойти в церковь. Дала там клятву, что не побежит с этим парнем. Ну и всё.
Она и забыла за это.
И вышла потом замуж за другого.
Но не каждый батька за дочкой уследит. Сколько раз было, что девка молоденькая прямо в кандалах удерёт. Она по нахалке-то – конечно – не побежит. А вот украсть её могут… Парню ж – хоть через двадцать таборов – всё расскажут. Он же знает, что она в цепях. Что не отпустили ещё… И если мальчик любит – он любыми путями будет передавать приветы ей. Вот встанет рядом чужой табор. А там ведь девочки есть такого же возраста. И ей говорят. «Потерпи. Он тебя найдёт».
А как приедет он к её табору – тихонько подползёт поближе… Обязательно высмотрит её подружку. Попросит такие и такие слова передать. Та и шепнёт:
– Бери ведро, иди за водой. Тебя ждут.
Он на телеге близко к шатрам не подъедет, потому что колёса громко стучат. Поэтому лошадь привяжет подальше, а сам прячется за кустом. Потом возьмёт за руку, отведёт к телеге.
Вот и всё.
До кузницы довезёт, там цепи с неё сведут – и – до-свидания! Ведро возле речки брошено, а дочки нет. Батька теперь бессилен.
Мириться они через год поедут. Когда у неё уже ребёнок родится. Она не появится, пока не будет ребёнка у неё».
Во время поездки в Белоруссию я нашёл других цыган из табора Анны Орловской. Взял интервью и у дочери упомянутой выше Мани:
«… Отец её схватил – надел оковы железные на ноги. Куда [пешком] не пойдёт – на телеге, на санях… Чтоб не удрать».
Между прочим, у цыган, которые являются потомками табора Орловской, сохранились с кочевых времён железные пэнты.
На что же рассчитывал цыганский папа? Девки-то в большинстве всё равно сбегали… А расчёт был на то, что пока дочка ходит в оковах, её парня, дай Бог, женят. Ну и решится всё само собой. Или на то, что кто-то другой дочке понравится. Она ведь живёт полной жизнью. Попадаются на дороге чужие таборы. Молодёжь общается – вечерами все вместе поют, пляшут. Может завязаться новый роман? Вполне может. Ну и даст дочка клятву на иконе, что не побежит…
Воспоминания прибалтийских цыган
Людям из литовских и латышских таборов запомнились те же детали. Объём статьи не позволяет процитировать эти рассказы, поэтому сосредоточимся на отличиях. Информанты описывают не только патриархальную картину, но и вспышки родительского гнева. Евгений Яневич рассказывает, что его дед, латышский цыган Габриель был богат и крут характером.
«Мой дед мать мою всё равно поймал – наказал как положено… Заковывал. В цепи – или что там… Но я слышал, что он бил её до полусмерти и на костёр кидал». Непосредственной свидетельницей расправы была сестра беглянки, Софья Тумашевич. «Батька – дочку за волосы. Домой. По-цыганскому – кнутом! Так она терпит. Так состебает – даже живого мяса нетути… Мою сестру мой батька на костёр бросал. Так дядьки её спасли». Впрочем, кончилось всё новым побегом. «И састера, и верёвки – это всё бесполезно»,- делает вывод информантка.
Пожилой литовский цыган Йозас Тамарявичус в целом описывает ситуацию с упрямыми дочками с долей юмора. Не вопрос, как расценивали это таборные мальчишки, он ответил:
– Да – мы смеялися! «Он как будто кобылицу запутал!». Ну – дети!
Не делала трагедии из случившегося и сама беглянка. Под присмотром сестёр она ходила за хворостом или за водой: «Идут, песни поют». Однако, далее интервью приняло неожиданный оборот.
– Да… И так было. И хуже ещё было!
– А как могло быть хуже?
– Хо-о! И руки и ноги!..
Йозас Тамарявичус поведал, что иногда састера заменялись более тяжёлыми оковами. Запирались они на висячие замки. Цепи ковались из самого толстого прутка (с палец толщиной). Таким образом, ножные кандалы весили 5-6 килограмм, а ручные почти столько же. На вопрос, сколько могло длиться такое жёсткое противостояние, очевидец ответил: «Даже больше двух годов». А максимальный срок, который ему известен – 27 месяцев.
На время зимнего постоя отец превращал часть хутора в тюрьму, набивая решётки на окна. «На двор» девушку выпускали босиком, в одной сорочке, резонно считая, что по морозу она ковылять через леса не решится. Тем не менее, побег к исходу зимы состоялся даже в этих условиях. «Для любви закона нету. Границы нет».
Смекалку проявил отвергнутый отцом жених. Он нашёл кузнеца, который делал ручные и ножные оковы. Ему он и заказал дубликаты ключей. «Я эту девку люблю. За меня её не отдают!»
Далее парень передал ключи через подружку, чтобы убедиться, что они подходят к замкам. В назначенный срок он затемно поставил сани за поворотом лесной дороги. Девушке оставалось лишь пробежать километр до просеки – а там были наготове и полушубок, и шаль, и резвый конь.
Сам побег рассказчик описывает так: «Она отца попросила… ну там… В кандалах куда она побежит? Выпустили. Не одета ж! За угол зашла – а уже её ждали. Сняла. Ключи-то есть. Сняла кандалы – всё. Бросила кандалы. Коло угла там. Сели и уехали.».
Воспоминания цыган субэтнической группы кишинёвцев
Кишинёвцы – этногруппа молдавского происхождения. Однако со второй половины XIX века они перекочевали на Украину и в Россию. Лошадиные железа у них назывались словом «лупунзы», а применение к беглянкам было таким же, как у русских цыган. Впрочем удержать девушек цепями не получалось и у кишинёвских отцов .
Известен нетипичный случай, когда красавицу Люсю удерживал не отец, а брат. Двух информантов по этому эпизоду удалось обнаружить мне , и одного – лингвисту К.Кожанову . Во время кочевья железо мучительно врезалось в опухшие лодыжки. Побег удалось совершить уже во время зимнего постоя. Ночью закованная Люся вылезла в окно. Поджидавший избранник донёс её на руках до телеги.
Единственное письменное свидетельство
Поскольку всё описанное было внутренним цыганским делом, трудно было ожидать, что существует письменное свидетельство. Тем не менее, такой текст нашёлся. В 1966 году была выпущена пластинка с цыганскими песнями. В числе исполнителей была З. Кикина. В девичестве она испытала строгость со стороны родителей – о чём и упомянул в аннотации Иван Ром-Лебедев: «Зина родилась в семье кочевых цыган. Двадцать лет прожила она в бродячем таборе и, не выдержав всей «прелести» кочевой жизни, убежала в город, хотя её, в буквальном смысле, приковывали цепью, как медведя, к кибитке» .
Данному источнику можно доверять. В основе лежал рассказ самой певицы, а известный драматург выступил в качестве передаточной инстанции.
Отзвуки в памяти новых поколений
В наши дни попытки применить родительскую власть не исчезли. Случается, что дочку запирают в комнате, отбирают всю одежду, кроме ночной рубашки. Был случай, когда девушка из цыган-влахов сбежала, отломав батарею, к которой была прикована полицейскими наручниками! Но ножные кандалы как таковые из национального обихода навсегда ушли.
Долгое время после Указа 1956 года (запретившего кочевье), родители упоминали оковы в воспитательных целях. У кишинёвцев отцы говорили: «Тав тут андел састре» (дословно: поставлю тебя в железА) .
На юге России припозднившихся девочек встречали дома раздражённой фразой: «Хоть кандалы на вас одевай!» .
Наталья Серафимович вспоминает нотации своей бабушки (родившейся около 1898 года). Та нередко приговаривала: «Не заглядывайся на мальчиков!- В прежние времена отцы дочерям на ноги цепи надевали».
В белорусском городе Видзы до сих пор могут пригрозить дочерям традиционной фразой: «Щас тут чховава по пэнты!» (дословно: Сейчас тебя засуну в путы) .
Есть однако и другой аспект. Рассказывая о конкретных историях, пожилые очевидцы не скрывают своего восхищения перед упорством беглянок. Им импонирует верность слову. Потерпевший неудачу отец часто описывается иронически. Видеокамера фиксирует довольные улыбки. Выводя мораль и подкрепляя её старинной поговоркой, цыгане явно довольны развязкой. Им нравится, что девушки, проведя в цепях хоть два года подряд, всё равно находили удачный момент для побега.
Подчеркнём, что не следует преувеличивать масштабы явления. «Кража невесты по сговору» проходила успешно в подавляющем большинстве случаев, и только небольшой процент девушек удавалось перехватить по пути в чужой табор. Другое дело, что истории с цепями в силу своей драматичности очень хорошо запоминались очевидцам.
Текст: Николай Бессонов, со вставками от Валерии Янышевой
Иллюстрации: Николай Бессонов, Валерия Янышева, Нана Муштакова
Читай также:
Викторианские барышни: корсет, наркотики и шторы, несущие смерть
Опасные связи: как женщины спасли телефонную связь
11 занятий слуг, которые тебе не покажут в “Аббатстве Даунтон”