Нервная анорексия – пугающее расстройство, о которым мы обычно узнаем из трагических новостей (“ушла из жизни модель”) или со слов родственников и знакомых больных (“моя дочь сидит на каком-то сайте, я не знаю, что делать”).

Наша читательница, Арнери (псевдоним), рассказала нам о том, как анорексия стала важнейшей частью ее жизни. Как это состояние началось, развивалось и выглядело изнутри. Финал истории будет опубликован отдельно.

Анорексия, булимия и другие термины

ED в данном тексте означает Eating Disorder, расстройство питания. Это общее название для группы психических болезней. Традиционно в ED включают нервную анорексию, булимию и компульсивные переедания.

Очень важно разделять нервную анорексию и просто анорексию. Анорексия в широком смысле — синдром, отсутствие чувства голода и нежелание питаться. Если вы с похмелья и на еду смотреть не можете, у вас тоже анорексия. Просто не самостоятельная психическая болезнь, а синдром, сопровождающий похмелье, временная и неопасная штука.

Нервная анорексия же — целый комплекс синдромов и глубинное психическое расстройство. Это не только и не столько фактическая потеря веса. Нервная анорексия — в голове. Бывают толстые анорексички. Бывают средних размеров анорексички.

Как и любое психическое заболевание, нервная анорексия не всегда определяет жизнь той, которая ей болеет. И, как и любое психическое заболевание, она может быть очень разной, в разных фазах, в разной степени. Кто-то голодает приступами, кто-то совсем до нуля, кто-то все же что-то ест. У кого-то есть мания телесной чистоты, у кого-то нет. Кто-то пьет мочегонное, потому что двинута на цифре на весах, кто-то носит на талии тонкую цепочку, которая впивается в тело при малейшем увеличении объемов. Кто-то режет себе руки, а кто-то свою кожу холит и лелеит.

Булимия — тоже психическая болезнь. Это не черта характера, не способ привлечь к себе внимание и не способ похудеть, это полноценное мозговое расстройство. Заключается оно в том, что булимичка внезапно чувствует острый голод, объедается так, что в это трудно поверить, а потом стремится избавиться от съеденного — вырвать чаще всего, или принять слабительное, или и то и другое. Некоторые сразу после срывов бешено занимаются спортом. Некоторые не могут избавиться от еды, и переваривают, что съели. Это редко, и это хорошо — больше шансов выкарабкаться.

И от булимии, и от анорексии можно умереть или остаться инвалидкой. Вообще я не знаю ни одной женщины, которая бы вышла из ed без какой-нибудь физической хронической болезни. У меня лично проблемы с суставами, подпорченные зубы, гастрит и холецистит. И низкий гемоглобин, из-за которого у меня редкий час проходит без головокружения. Это, похоже, со мной навсегда.

Я сама не понимаю, почему булимию и анорексию разделяют в два разных заболевания. Я называю то, чем болею я, расстройством питания или ed. Потому что у меня булимия и анорексия — фазы одного и того же процесса. Сначала я была анорексичкой, потом стала булимичкой, потом постепенно выкарабкалась и теперь мое расстройство находится в стадии ремиссии. Я не голодала больше двух лет, булимических кризисов у меня не было больше года. Но я не верю, что я могу вообще-совсем победить свое расстройство, и тому есть причины.

Я выгляжу совершенно нормальной, мой контакт с телом лучше, чем у многих, я поддерживаю бодипозитив — и все же я анорексичка-булимичка, и я психически больна. Привет.

Я решила стать красивой

Когда началась моя болезнь, я точно сказать не могу. Если проследить формальную хронологию, то так: где-то в сентябре 2010 года я решила, что хочу быть красивой в глазах других людей. В том году я поступила в институт, и мне не хотелось стать там такой же «умной, но странной», как в школе. Я стала отращивать волосы, активно и по моде пользоваться косметикой, и одновременно — полнеть из-за смены ритма жизни.

В последнем классе школы у меня появился парень сильно старше меня, которого я вовсе не любила — он мне был нужен, чтобы быть как все. В январе 2012 года он изнасиловал меня на свидании. За этим последовало подозрение на беременность, разрыв отношений с его стороны, отвратительная ссора с матерью и мой нервный срыв. Я не ела и почти не пила около десяти дней от стресса, и крайне нерегулярно, но помногу ела еще пару месяцев.

Думаю, это был первые звонки. Я разорвала отношения со всеми друзьями, ни с кем не общалась и глубоко замкнулась в себе. Мне казалось, мой мир рухнул в одну минуту, мне не к кому было пойти, нечего делать, я сама урезала общение и интересы. Потом я переживала что-то вроде ПТСР: сильная бессонница, обострение фобий, стремление то спрятаться, то выставить себя напоказ. Свободными днями я оставалась дома и ела бутерброды, смотрела мультфильмы; или уезжала в торговые центры и там бесцельно бродила по магазинам, ничего не покупая. Я сильно растолстела.

Я могу себя контролировать

К апрелю 2012 года я весила около 80 кг. Я восстановила отношения с друзьями, влюбилась. У меня появились кое-какие силы, и так уж совпало, что я посмотрела эпизод документального шоу «My shocking story» — «Сын весом в полтонны». Там целый сюжет, и он очень… Очень взял меня за душу. История совершенно здорового от рождения парня, вес которого шкалит из-за психологических проблем — его и его матери, потерявшей первенца и теперь боящейся потерять второго сына… Мальчик в шоу был моим ровесником. Мне стукнула в голову мысль: боже, у меня же есть тело. Я могу бегать, плавать, петь, заниматься сексом. Я могу жить. Я не хочу быть как этот парень, запертый в четырех стенах из-за своих травм.

Контакт с телом у меня был ужасный. Я не чувствовала холода и жары, не знала чувства голода, могла днями не ходить в туалет. Ни о каком спорте речи не шло.

Я решила взять под контроль свое тело. У меня было четкое убеждение: тело — инструмент, и мне надо его использовать как можно эффективнее. Тревога, нервное напряжение, жизнь, рухнувшая как карточный домик в один день — все это меня измучило, и My shocking story стала зажигалкой, от которой вспыхнула моя болезнь. Мне казалось, я смогу контролировать все питание и весь расход калорий, смогу знать свои объемы с точностью до сантиметра, и тогда буду счастлива. Хоть что-то я буду держать в своих руках, хоть где-то достигну успеха. Тогда я уже разочаровалась в учебе в вузе и считала себя безнадежной неудачницей.

Вот тут-то и ждала меня анорексия.

«Здоровое питание»

Я долго не признавала, что больна. Я считала, что уж со мной-то ничего особого не происходит, я не больна, я оцениваю себя в зеркале разумно — а анорексички видят себя искаженно. Кстати, вот еще факт, который здоровые люди не знают: да, мы, болезные, бредим. Это похоже на настоящие галлюцинации, и, наверное, ими является. Я считала, что я не голодаю, а наоборот, питаюсь правильно.

Я разрешала себе только «здоровую» еду. За один прием пищи я могла съесть объем не больше, чем помещается в одной ладони. Я не ела жареное на масле, то, в чем был видимый жир, исключала быстрые углеводы. Стандартное мое меню было таким:

Завтрак: тонкий ломтик черного цельнозернового хлеба с поджаренным без масла белком одного яйца. Зерновое кофе без сахара и молока. Чайная ложка оливкового масла.
Полдник: небольшое кислое яблоко.
Обед: щепотка овсяных хлопьев быстрого приготовления, залитая кипятком; в эту кашу — три небольших черносливины. Естественно, без сахара.
Ужин я часто пропускала, но если он был — это была 1/4 отварной куриной грудки и, допустим, горстка гречки без масла, тушеной моркови или салата из овощей без заправки. Одна порция — одна ладонь.

Пила я воду, диетическую колу, кофе и зеленый чай. Воды — по четыре литра в день. Иногда ела черный шоколад — совсем черный, 99%, и не больше, чем кусочек размером с ноготь мизинца. Для меня до сих пор вкус тающего на языке черного шоколада и крепкого кофе — вкус контроля, силы, угара анорексии. Зеленый чай ассоциируется с ее адом, а черный шоколад и кофе — с ее раем.

На изменение моей диеты никто никак не отреагировал. Я не рассказывала про свои планы ни одной живой душе, а в тарелку у нас в семье заглядывать не принято. Тем более что после зимней ссоры я предпочитала не есть с матерью за одним столом — мне было психологически очень тяжело это делать. Я не ходила туда, где была еда, встречалась с друзьями для галочки, в кафе пила диетическую колу и кофе. Мне не было нужды прибегать к обычным хитростям анорексичек — размазывать еду по тарелке, чтобы казалось, что ее больше, пачкать посуду, чтобы казалось, что я поела. Всем было все равно. Никто не ожидала от меня такого.

Спорт до победного

Мне подарили велотренажер, и я стала заниматься на нем каждый день — от сорока минут до полутора часов. Я сама купила себе массажный обруч — выбрала самый тяжелый, четыре килограмма. Поначалу крутить его было очень больно. Обруч гулял по ребрам и груди, поясница, живот и бока у меня были в глубоких кровоподтеках. Но постепенно кожа привыкла. Крутила я обруч также каждый день, по полчаса. Еще я занималась с гантелями и приседала. Принимала злейший контрастный душ.

Со своего дня рождения я стала терять вес быстро. Порой у меня уходило по килограмму в трое суток. Я записалась на аэробику, на которую проходила полтора месяца — с середины августа до конца сентября. Групповые занятия у меня не пошли. Тренер оскорблял меня, кричал на всю группу, мог больно хлопнуть по плечу или спине, фамильярничал и комментировал мое тело, однако я была уже в таком психологическом состоянии, что это пролетало мимо меня. Я сама себя оскорбляла куда хлеще.

К сентябрю я сбросила больше 20 кг и стала весить 56 кг — это был мой минимум. У меня были параметры 100-64-102. При моем росте 169 см, 56 кг — не так уж мало. Скорее, средне. Однако общий ритм жизни, бессонница, постоянные скандалы с матерью и уменьшающиеся на глазах порции в сочетании с тренировками стали меня подкашивать.

Я стала падать в обмороки. Сначала головокружения бывали только по вечерам, обычно после тренировок и душа. Я присаживалась на край ванной и приходила в себя. Потом головокружения превратились в полноценные обмороки, которые все учащались и удлинялись. Тут я хочу остановиться поподробнее на том, что было у меня внутри во время анорексического периода — постоянно голодного, злого и высокомерного, периода моего успеха.

Я нашла группу поддержки

Приняв решение взять свое тело под контроль и составив график жизни — еды, сна, спорта, — я обрела поразительную, невиданную для меня уверенность в себе. Я собирала информацию, прошла онлайн-курс диетологии, и наткнулась на тусовку про-ана. Меня приняли в закрытую группу вконтакте, где анорексички-булимички делились своими трудностями и искали поддержки. Еще был сайт anorex.ru — там больше тех, кто решил выкарабкаться, но для многих анорексичек стремление победить болезнь и стремление молиться на нее перемешано в густой коктейль. В правилах было жестко прописано: нас не интересуют мужское мнение. Нас не интересуют дети. Нас не интересует, красиво мы выглядим с вашей точки зрения или нет, и не надо читать нам мораль. Мы делаем, что считаем нужным, потому что мы так решили.

«Из всех причин похудеть имеет значение только одна: я могу это сделать». 

В про-ана тусовке принято поддерживать и не принято осуждать, советовать, причитать и вообще лезть не в свое дело. Там практически чисто женское пространство, много травмированных людей, с проблемами с родителями. Много людей из ЛГБТКИА+ сообщества.

Мы делились опытом, обсуждали диеты и заливали в фотоальбомы thin inspiration — фотографии красивых, тоненьких, порой откровенно костлявых женщин. Это действительно вдохновляло. У этого есть декадентский шарм. Мы говорили о музыке и моде, об учебе, о книгах, о зверях. Мы были в одной лодке, некоторые из нас голодали неделями, лежали в больницах, пили антидепрессанты, некоторые рвали по четыре раза в день. Кто-то весил 45 кг — это волшебная цифра, идеал. Кто-то больше, и они часто не озвучивали свою массу тела. Мы ругали сами себя последними словами, но никогда не ругали других анорексичек.

Если загрузить свою фотографию и спросить «сколько мне сбросить», можно получить ответ: 10, 5, 2 кг, или — не надо нисколько, ты мой идеал. В ином случае давать советы — не комильфо. Мы были нежны друг с другом. Где еще можно написать: «Я сегодня блевала, и у меня пошла горлом кровь. У кого было? Что делать?» И получить поддержку без осуждения, без криков «прекращай голодать/рвать, слезай с колес, иди к врачу». Все там знали, что это хорошие советы, которые не работают. И все просто были рядом. Говорили: держись, живи, подлечись, полощи горло хлоргексидином, я покупаю таблетки без рецепта в этой аптеке. Вот тебе картинка красавицы, не срывайся в зажор. Мы обсуждали отказывающие почки — многие пили мочегонные, чтобы разогнать отеки и снизить массу, говорили об антидепрессантах — популярен был подавляющий аппетит флуоксетин, для друзей — флу. Я не пила никаких таблеток — у меня не было денег их покупать и места их прятать, и это меня уберегло. С таблеток любого назначения слезать сложнее всего, сложнее, чем начать есть.

Мы плели красные фенечки. Красная нитка на запястье — символ анорексии там, где я тусовалась. И еще стрекоза. В адском котле, в котором мы все варились, было тепло.

Про-ана субкультура была для меня привлекательна тем, что там были люди, которые тоже чувствовали себя одинокими аутсайдерами против всего мира. Они тоже лгали, утаивали свою болезнь. И там считалось, что каждая из нас сделала свой выбор — в пользу болезни, худобы и медленной смерти, на самом деле, но это было не важно. Мне нравилось, что мой выбор считался весомым достаточно, чтобы меня в нем поддержать. Мне нравились сами идеи: очиститься до конца, стать идеальной, а потом — что потом, какое может быть потом, если ты замерла, остановила процесс взросления, избавилась от месячных, твоя кожа суха, в желудке ничего нет? Зачем нужно «потом», когда ты кукла? Потом — только смерть. Об этом не принято было говорить, но все это понимали — из тех, кто шла до конца, конечно. Кое-кто приходила к нам «просто похудеть». Их пугал экстаз, пугали диеты, пугал мрачный юмор и полное наплевательство на свое здоровье и мнение окружающих. Они быстро уходили.

Есть такой миф, что анорексички помешаны на своей внешности и цель всего — похудеть до модельных параметров, стать девушкой с обложки. Это не так. Многие из анорексичек сами считают, что они худеют ради красоты — но это обычно начинающие. Обидные замечания насчет веса и прочее подобное могут только дать повод к началу похудения. Пропаганда худобы подсказывает благословенный обществом способ саморазрушения. Потом, когда болезнь набирает силу, красота для многих становится совершенно неважна. Для меня тоже стала. Я одевалась в красивую женственную одежду, носила каблуки, ухаживала за выпадающими волосами, но во мне не было ни капли желания понравится.

Уход за внешностью был жестом презрения к миру: вы любите красивых и вам не нравится, когда красивые пинают вас под брюхо своими остроносыми лодочками — ну вот, я теперь красавица и я буду вас пинать. Если бы в мире ценилось знание математики, я бы учила математику в тот период — чисто чтобы никогда ее не применять и смотреть Симпсонов вместо принесения пользы. Мне хотелось наказать весь мир за его неприятие меня, за то, что он меня отверг; и у меня появилось чувство, что я теперь могу это сделать. Я худела. Я могла ограничить себя и не срываться — и это дало мне такой заряд уверенности в себе и высокомерия, почти презрения к людям, что я как будто стала другим человеком. Мне было плевать на людей. В кои-то веки.

Моя новая мать

Анорексия, Ана, как мы ее зовем — это внутренний Родитель. Такая вот у нас мать, зачастую совсем не похожая на наших биологических матерей. Это почти совсем отдельная часть личности — ни у кого я не встречала такой точной и яркой персонификации болезни, как у анорексичек и у себя в их числе. Ана воспринимается как отдельный голос в голове. Она хвалила меня, когда я отказывалась от еды, когда на мне внезапно начинали болтаться джинсы. Когда я занималась на велотренажере дольше, чем планировала. Она называла меня своей любимой и умничкой, когда я записалась на аэробику. Но когда я срывалась, съедая что-то запрещенное или пропуская тренировку, Ана оскорбляла меня самыми отвратительными словами и моими руками царапала мне лицо.

Я представляла себе Ану как стройную, высокую красивую девушку чуть старше меня, с умным и едким взглядом зеленых глаз. Иногда же она казалась мне змеей. В любом случае, Ана была мной, и Ана была отдельно, и она стала моей лучше подругой и моей поддержкой. Я действовала от ее лица, когда мне нужно было проявить характер. Если кто-то посторонний обижал меня, то Ана яростно становилась на мою защиту. Я сама защищала себя, но чувствовала себя при этом ею. Тренеру можно было оскорблять меня, ведь, по мнению, Аны он говорил дело. Другие анорексички были не подругами, но соратницами и поддержкой, и я тоже поддерживала их — ведь мы в некотором роде были сестрами по матери. Ана говорила мне: «Ты сможешь». Она говорила мне: «Умничка». И я готова была променять весь свет на нее, больше мне никто тогда была не нужна. В этой болезни скрыта огромная поддержка. Ана научила меня опираться только на себя.

Я никогда не сомневалась, что Ана — часть меня, и для меня было настолько вновинку найти в себе такую силу, такую независимость, такой характер и смелость, решимость, волю! Я впервые гнула свою линию до конца. Это был бесценный опыт, и вот это я хочу отметить особо.

Как бы не кощунственно это звучало, но нервная анорексия принесла мне пользу. Я уважаю себя в период болезни, уважаю все свои безумные, больные выборы и решения, истерики и голод.

Я не знаю, где была бы сейчас, не случись со мной нервная анорексия. Да, она повредила мое здоровье, да, она могла убить меня, и вообще жить в ней — это ад. Это полная правда, и я никому не пожелаю такого. Но анорексия — это защита. Как повышение температуры само по себе может убить, но служит для того, чтобы сварить вирус в собственной крови человека, так и нервная анорексия — защитный механизм. Эта защита почти никогда не срабатывает, но всегда рикошетит в больную. У меня она сработала, хотя и срикошетила знатно. Я нашла в себе силы, опору и страстное желание отстоять себя, свои личный границы.

Анорексия — злой и опасный протест против жизни во лжи, в чужих рамках, против давления, насилия и одиночества. Это попытка взять под контроль хотя бы то, что неотчуждаемо от любой личности — свое тело. Тело — последний бастион самости, последнее, за что можно зацепиться, когда живешь в постоянном обмане изнутри и снаружи, и анорексия — попытка голодовкой отстоять этот бастион.

Почему это случается?

Почему одни травматики болеют расстройством питания, а другие нет, я не знаю. Думаю, тут существует предрасположенность — и физическая, и биографическая, и личностная. Анорексички обычно контрол-фрики, послушные милые девочки, которые дико устали от того, что живут не свою жизнь, что родительская планка для них поставлена очень высоко и постоянно повышается, устали от побоев, холодности, удушающей близости, постоянного стресса. Для нас важно быть социально приемлемыми — отчасти потому мы именно худеем, ведь этот способ самоубийства поощряется нашим обществом.

У многих анорексичек есть склонность к самоповреждению, селф-харму. Боль позволяет наказать себя и одновременно дает чувствовать себя живой. Я царапала себя лицо и руки. Кто-то неумеренно пьет, вырезает на своей коже слова, как на древесной коре, и прижигает себя сигаретами. В любом случае — мы хотим умереть, но мы хотим и жить, и хотим очень страстно. Мы скучаем по материнскому теплу (или у нас его переизбыток). Мы чувствуем себя одинокими. Мы нуждаемся в силе. Мы хотим быть любимыми и тоскуем по любви и принятию нас, именно нас, не чужих фантазий на нашей основе, не идеальных детей, которые должны были бы родиться вместо нас, не журнальных красоток, не наших масок. Нас самих. Личностей. Живых людей.

Самое основное, объединяющее всех моих знакомых анорексичек — нас овеществляли. Были ли это родители, требующие от нас невозможного, мужчины, насиловавшие нас, или профессия, в которой на нас смотрят как на мясо, но в нас не видели людей. Это основа и причина. Поводом же может быть что угодно. Самый частый — стремление похудеть ради красоты, но есть и другие.

Среди поводов к наступлению анорексии я знаю, например, гендерную дисфорию: мне знакомы несколько людей, которые чувствовали себя не женщинами, но жили в женском теле, и которые мучительно пытались уничтожить свою феминность. Они хотели иметь мужское тело или «андрогинное» (растиражированный стандарт тут — тело мальчика-подростка), но в любом случае такие люди опасно бинтовали грудь и худели до последней черты. Далеко не все транссексуалы имеют склонность к анорексии, но некоторые анорексички болеют из-за невозможности иначе принять свою транссексуальность. Сюда же и трудности в признании своей ориентации: не зная, что такое асексуальность и не зная, что можно просто жить с такой ориентацией, ни перед кем не оправдываясь, женщины пытаются убить в себе все сексуальное, все, выдающее в них живое существо, а не куклу. Такое я тоже видела.

Есть еще такая предпосылка, как желание задержаться в детстве. Нежелание взрослеть, отрицание взрослости. За этим скрыто желание прожить нормальное детство, или страх одиночества, или просто родительский запрет на рост: мы любим тебя, пока ты малышка. Зачастую у таких анорексичек родители со стороны выглядят просто помешанными на своих детях. Но на самом деле — их дочери всего лишь продолжение родителей, а не отдельные личности, и это ужасно давит.

Есть, наверное, и другие поводы. Я знаю историю женщины, которая просто в какой-то момент стала забывать поесть — кажется, счастливая жизнь, все в достатке, но еда постепенно исчезала из ее расписания. То есть, анорексия может прийти вообще без повода.

***

Заканчивать такие посты принято рекомендациями родным и близким: что делать, как помочь. Я мало что могу тут сказать. Меня бы не остановили никакие разговоры по душам, а любое давление и насилие бы только подтолкнуто идти дальше. Но, думаю, если бы кто-то каждый вечер настырно варила лично для меня чашку какао и ставила на мою тумбочку, ничего не говоря, не объясняя и не требуя, я бы однажды перестала игнорировать эту чашку.

Текст: Арнери

Фото: Shutterstock