Однажды мы узнаём, что кончаемся. Просто кончаемся, как книги. Или конфеты в вазочке. Или как день и месяц. Это откровение приходит в самом разном возрасте и самым разным образом. Мы попросили наших читательниц рассказать, как они познакомились с Великой разлучительницей лично.
Когда мне было 4 года, у меня на руках умерла моя прабабушка. Ей было 96. Я пришла вечером в ее комнату звать ее к ужину. Она поднялась с кровати, села, хотела встать, но стала хватать ртом воздух и заваливаться назад. Упала обратно на койку и все. Я позвала свою бабушку – ее дочь. Оказалось, что прабабушка умерла. Далее все было по плану: скорая, справка о смерти. Моя тетка и бабушка обмыли тело, и до похорон оно находилось дома.
От меня ничего особо не скрывали, да и вообще внимания никакого не обращали. Накормлена, ноги в тепле, спать легла вовремя – вот самое главное.
***
Мне было лет пять или шесть. Зима, сосульки большие. Мы с бабушкой шли на Машстрой в магазин за продуктами. Оторвалась сосулька и убила насмерть мужчину, который шел на пару шагов впереди. Прямо вот проткнула череп. Помню, что вылилось чуть-чуть крови, она была чёрная такая.
***
Я очень мало сталкивалась в детстве со смертью. Бабушка сама как могла избегала этой темы и меня всячески от нее ограждала. Даже упоминать лишний раз о смерти не разрешалось.
Прабабушка умерла, когда мне было 5 лет. Умерла она в больнице, где лежала довольно долго, но меня туда брали всего раз или два. Мертвой я ее не видела, на похороны меня не брали. Велели думать, что она “как будто уехала, вырастешь-поймешь, рано об этом думать”. Плакала потихоньку, конечно.
Впервые я увидела знакомого человека мертвым, когда мне было уже лет 14 – умер наш школьный учитель физики. Для меня это было жутким потрясением, я несколько дней провела практически в постоянной истерике, съездила на похороны, а на уроки физики не могла ходить еще целую четверть – садилась за парту и сразу начинала рыдать. Мама достала какую-то справку в результате, и меня освободили от этих уроков.
Потом написала кучу стихов, молилась – пережила как-то, в общем. Но страх смерти у меня вскоре после этого (не пишу “вследствие этого”, потому что не связывала эти два события, вот только сейчас задумалась) развился жесточайший. Вплоть до такой парадоксальной реакции, что я всерьез задумывалась покончить с собой, лишь бы этот адский ужас меня больше не посещал.
***
Я убила котенка. Он бежал, а я перед ним дверь захлопнула.
***
Мама меня в детстве смертью пугала. В детских фильмах были герои-сиротки, и мама при просмотре со мной повторяла, что если я буду себя плохо вести, то она умрет, и я останусь сиротой, пойду в детский дом или к мачехе. Потом проделывала такую штуку: ложилась на диван, отворачивалась, говорила – все, я умерла. И не реагировала на мои крики и попытки “оживить”, растормошить или обнять. Это могло быть вызвано ничтожными провинностями, вроде неубранных книжек, могло – серьезными капризами (по мнению мамы), вроде отказа идти к врачу. Один раз я орала дурниной так, что пришла соседка и матушка вскочила открывать – ожила.
***
Видела, как электричка сбила щенка овчарки. Просто ударила в висок ступенькой и он мгновенно упал. Наблюдала за отчаянным рёвом маленькой хозяйки и ее отцом, который потормошил овчаренка, чтобы убедиться в летальном исходе. Для меня это была всего лишь интересная сценка, сочувствия или страха не испытывала. Мне было лет пять.
Потом лет в 8 меня отправили в смоленскую деревню, к родной тетке бабушки по матери. В части избы, которую нам отвели, было место для еды. Стол, вплотную придвинутый к стене, украшенной как школьная стенгазета – вырезки из “Веселых картинок” и “Крокодила”. И еще там был “фоторепортаж” с деревенских похорон. Черно-белые фото процессии, открытый гроб с белеющим лицом покойника, скорбящие женщины в платочках, кого-то поддерживают за руки. Мне обьяснили, что этот мужчина – сын старушки, у которой мы гостим; его пьяным до смерти зажалили пчелы. Я немного косилась на эти “викторианские” фото, уплетая яйца с маслом и какао, но без особого страха, скорее с недоумением “Зачем тут это?..”
***
Мне было пять лет. Летом с бабушкой мы поехали в гости к ее родне. Так получилось, что ее сестры и братья жили в одной деревне недалеко друг от друга. Причем это был шахтерский край. Отмечали праздник “День Шахтера” – накрыли большой стол, позвали всю родню и особо чествовали и говорили тосты в честь одного из бабушкиных братьев, который работал в шахте. А через пару дней этот самый брат что-то ремонтировал в подвале своего дома и полез в распределительный щиток. Провода были не в порядке, его ударило током, и он мгновенно умер.
Я помню, что его гроб стоял на том же длинном столе, где всего за несколько дней до этого сидели и веселились люди. И я никак не могла взять в толк – я же прекрасно помню его живым громогласным мужиком, а тут раз – и он мертвый и его будут хоронить, а бабушка рыдает и не может остановиться. Именно это произвело наибольшее впечатление – быстрота “смены состояний”, если можно так сказать…
***
У нас было много кошек, а стерилизовать их не додумались, да и денег не было. Кошки регулярно приносили котят, а мои родители их регулярно топили, и каждый раз это была большая трагедия. Ведро наполняли водой, меня запирали в комнате, примерно полчаса из коридора периодически доносились кошачьи писки, потом всё затихало и начинался безутешный скандал со всей семьёй.
***
Впервые я столкнулась со смертью, когда мне был всего лишь год. Меня оставили с дедушкой, который меня очень любил – я была первой внучкой. Он прилёг на кровать, посадил меня между собой и стенкой, чтоб я не упала, и умер. Я полдня просидела там, пока с работы пришла бабушка.
***
Могу рассказать сразу две истории, за два поколения. Улица наша упирается в кладбище. Старое, но не вовсе заброшенное, я сама там два года назад бабушку похоронила рядом с прабабушкой. Нестрашное такое кладбище, деревьями заросшее, за ним пустырь, за пустырем сопка, с которой змеев хорошо запускать. Море видно. Раньше, во времена маминого детства там часто хоронили, а процессии – с траурной музыкой! – тянулись и тянулись под окнами. Каждую неделю, стабильно. Дети, включая маму, воспринимали это как часть бытия и даже где-то как развлечение. А вот взрослые так развлекаться не хотели, писали жалобы – в итоге проезжать стали без оркестра.
Я сама столкнулась со смертью во втором классе. Нас посадили за одну парту с мальчиком. Звали его Витька, был он синеглазый крепыш, веселый, хулиганистый, умный, очень любил читать, как и я. Была это моя первая любовь, наверное. Были мы тогда слишком еще дети, чтобы подружиться, повзрослей мы немного – и я бы дружила с ним так, как после дружила с другими. Но повзрослела я одна. На зимних каникулах он погиб, катался на саночках и вылетел на проезжую часть.
***
Банально: умерла моя прабабушка. Мне было 4 года. До этого, если верить бабушке, на похороны меня таскали часто, но первые запомнившиеся были именно похороны прабабки. Меня тогда сильно обидело, что меня не взяли на кладбище, а оставили дома ложки раскладывать.
***
Когда мне было лет 5, кажется, мы ездили к тете, младшей сестре прабабушки, во Владимирскую область – у нее был свой дом, большой старый сад, довольно злобный пес по имени Паровоз и несколько кошек – из них мне больше всего нравился еще совсем котенок (месяцев шесть, наверное, ему было) – Тузик. У тети были довольно напряженные отношения с соседями, не знаю уж, в чем там было дело, обычные соседские дрязги… Но через некоторое время после того, как мы уехали, она написала в письме, что Тузика убили – она нашла его, буквально порубленного на части, на крыльце.
***
Мы пошли с дедом в лес на даче и началась страшная гроза, с перепадом давления, с градом, с бурей. Было довольно жутко, дед нашел подходящую елку и буквально забросил нас под ее нижние ветки. А потом развиднелось и у него наконец не выдержало сердце – он был тяжелый сердечник. дальше я плохо помню – как я бежал из леса, как находили людей, чтобы вынести деда из леса, как вызывали скорую. Помню, что я висел на окне, а внутри дед лежал в кресле и врачи разводили руками – мол, все, что могли… Было мне пять.
***
У меня чудесное понятие о смерти. Не о покойниках – о мимолётности бытия, бренности и всего прочего.
Мне было лет пять. Летом папа посадил меня в лодку и сказал, что мы плывём на кладбище (родня по папиной линии похоронена на другом берегу Западной Двины, после распада Союза сейчас там Латвия и туда нельзя без визы, а раньше – рукой подать, все в гости друг к другу плавали). Представьте – солнечный день, огромная река (ну, или так казалось в детстве). Доплываем, привязываем лодку в местном лозняке. До кладбища нужно метров 100-150 подняться по травяному склону. И вот я поднимаюсь, трава выше меня, пахнет солнцем, нагретой землёй, выходим на тропку – а там кто-то скосил траву для личных нужд и ко всему добавляется сильный запах сена. Небо голубое, облачка лёгкие, на мне любимые красные сандалики. Восторг просто. И где-то на этом моменте высшего восторга папа оборачивается ко мне и говорит: “У тебя глаза как у бабушки”. У той, на чью могилку мы идём. И как-то гармонично сложилось в детском мозгу: что да – глаза бабушкины, она умерла, когда-то и меня не будет.
Я об этом обязательно напишу рассказ. Потому что прекрасно же ведь. До сих пор.
***
Лежала в больнице. В палате нас было шесть человек – пять школьниц, от младших классов до шестого, кажется. И маленькая четырехлетняя девочка Иришка. К ней каждый день приходила мама.
И вот Иришка умирала. Последнюю неделю она глаза открывала с трудом. А когда поднимала веки, взгляд у нее был страшный. Что там за букет болячек был, не знаю, помню, что с сердцем были серьезные проблемы.
Как-то ночью проснулись от ее криков. А утром постелька пустая. Пошли к медсестрам. Они глаза прячут, считают градусники, на вопросы не отвечают. Потом на работу пришла завотделением, собрала нас в палате и рассказала, что Иришка в реанимации. Меньше чем через час нам сказали, что она умерла.
До этого я тоже со смертью сталкивалась, но как-то оно меня не задевало. Даже когда любимая старенькая соседка по коммуналке умерла, меня как-то от этого сумели изолировать и смягчить известие о смерти. А тут вот ударило сильно.
***
Лет в 8 я подобрал котенка. У него было распорото брюхо, я хотел его выходить, мама уверяла, что он погибнет у нас, а там его может найдет кошка-мать. На третий день он умер.
***
Когда умерла мать (а мне было пять лет), я сначала не поняла. А потом бабушка объяснила, что она не вернется уже никогда, и я не могла не поверить, радовалась, хотя мне было стыдно (потому что она меня била, и я поняла, что, раз она не вернется, бить больше не будут). А потом я случайно прочла книгу про бесконечность времени и вселенной и поняла, что каждый момент времени проходит навсегда… И, когда умерла бабушка, вот это было действительно ужасно, потому что теперь я знала, что она никогда не вернется. а люди, которым меня отдали, злорадно сказали, что “теперь ее нет нигде и защищать тебя некому”…
Вообще я была всегда очень странная и смерть меня завораживала. я могла очень долго стоять и смотреть на мертвых птиц, например.
***
Я рано познакомилась со смертью.
Когда мне было два года, умер мой дед. За ним через полгода — моя бабушка. Еще через полгода — мой дядя и одновременно с ним — старый пес, который был моим самым близким существом, ближе матери. Всех четверых я отчетливо помню, и помню, как они угасали от онкологии. Помню, как бабушка молилась, чтобы к ней пришла смерть. Меня не брали на похороны и не давали прощаться, но я все понимала — люди и звери живут, а потом приходит их срок и они умирают. Мне было очень горько, что я с ними больше не увижусь.
Когда мне было четыре года, я нашла в лесу выпавшего из гнезда птенца воробья. Он не мог летать, но уже оперился. Я посадила его в траву и тут же споткнулась и наступила на него. Он мгновенно умер. Я поняла, что убила его, и потом долго не могла от этого оправиться. Все живые существа с тех пор кажутся мне ужасно хрупкими.
Когда мне было пять лет или около того (еще до школы), вторая бабушка рассказала мне, что хорошие люди попадают в Рай, а плохие — в Ад, и объяснила, что такое «плохие люди»: те, которые врут, фантазируют, выдумывают, ленятся, не молятся каждый раз перед едой и сном, едят мясо по средам и пятницам и прочее. Я поняла, что я плохая и в Рай не попаду. Я стала бояться смерти, не могла спать ночами. А потом услышала где-то фразу “когда смерти нет, я есть, когда придет она, меня уже не будет”. Эта идея — то, что мы со смертью обязательно разминемся, — так легла мне на душу, что я повторяла ее про себя целыми днями, и в конце концов поняла, что больше не верю в жизнь после смерти. С тех пор я не боюсь смерти и не считаю себя христианкой.
***
Когда мне было 4 года у меня умер дедушка. Мне мама сказала об этом и велела не говорить на эту тему с бабушкой. Картинка перед глазами – я прыгаю посреди комнаты через скакалку и радостно говорю бабушке: “Я знаю секрет, но тебе не скажу!” Имелась в виду дедушкина смерть. Абсолютно не осознала, что это такое.
***
Года в три я спросила как-то у мамы, мол, вот человек рождается, растет, становится взрослым, потом стареньким -а дальше что? Мне казалось логичным, что дальше он снова становится маленьким -и по новой. Но мама сказала -нет. После старости все заканчивается. Как -заканчивается? Я не могла понять. Закончится могут мандарины в вазочке, как может закончиться человек?
Со смертью впервые столкнулась в пять лет. Умер мой дедушка. Он был инвалид без обеих ног, ездил по квартире на такой маленькой тележечке. Очень меня любил, играл со мной во все бесконечные детские игры. Мне сначала не сказали что он умер. Я случайно подслушала разговор бабушки и мамы, насчет похорон. И меня это поначало рассмешило. Какие похороны? Как умер? Почему-то не стыковалось в голове. Похороны восприняла спокойно, с любопытством, как какую-то сложную взрослую игру. Было много родственников со всех концов страны, дедушкин брат обещал подарить мне белку… В общем, никакой потери я тогда не осознавала, дедушка так играл в моем восприятии.
Накрыло где-то через несколько месяцев. Я ночью проснулась от отчетливого осознания, что все умирают. Что это окончательно. С мокрым от слез лицом. И еще несколько ночей ревела. Не от страха, скорее, от впервые осознанной неизбежности.
Второй раз я так рыдала, когда мы усыпляли старую собаку, у которой отнялись лапы. Мне тогда было 16, и осознание конечности всего мучило меня потом очень долго, я как самурай каждый день думала о смерти.
***
Я поздний ребёнок и к моему рождению все бабушки и дедушки уже умерли. Поэтому первая смерть, которую я помню – смерть маминого брата. Классика – ночной телефонный звонок. К нему сын приехал из Америки в гости, и он так обрадовался, что умер.
***
Я впервые на похоронах-то оказалась и покойника увидела в 23 года, хоронили бабушку, у неё было какое-то совершенно чужое, незнакомое лицо и дурацкий платочек на голове, каких она отродясь не носила, и было всё как-то скомканно и нелепо немного. А в детстве – ну просто было со мной это книжное знание, что люди умирают, ну и всё тут.
Домашние крыски умирали, да, их отец куда-то вывозил и закапывал, через некоторое время заводили новую крыску. Одна крыса очень болела, у неё выросла здоровенная опухоль на боку, лечить никто не брался, и в общем когда всё было совсем плохо с этой несчастной крысой, я её сама утопила в ведёрке, а потом сушила феном, чтобы родители не задавали ненужных вопросов. Мне было лет 13, наверное.
***
Мои ощущения от первого столкновения со смертью далеки от социально приемлемых. А именно – дикое раздражение и злоба. Когда болел и умирал (рак) мой дедушка, мне было 6 лет. Сейчас я понимаю, что дед был хорошим и несомненно достойным доброй памяти человеком, но, сказать по правде, мне он уделял внимания совсем немного, поэтому никакой особенной привязанности у меня к нему не было. Может быть, именно поэтому у меня вызвала страшное внутреннее отторжение та, как мне казалось тогда и до сих пор кажется, насквозь фальшивая атмосфера демонстративной скорби, которой жена и дочери окружили его уход. Перманентно заплаканные голоса, трагическая маска вместо лица, собранный в складки рот – откуда, из каких фильмов почерпнули они свои представления о том, как должна выглядеть скорбь? Единственным моим желанием тогда было отвернуться от них всех и убежать подальше. Наверно, вся эта история сильно повлияла на меня, потому что когда случилось мое второе детское столкновение со смертью, я повела себя неадекватно. Сосед по парте, веселый озорной грузинчик Зурик, первенец и на тот момент единственный ребенок у молодых и очень красивых родителей. Второй класс, автоавария, родители сильно поломались, а мальчик погиб. Когда классуха нам сообщила об этом, помню, я даже не дослушала – начала вертеться, петь какую-то ерунду, тормошить остолбеневших от известия одноклассников – в-общем, делать все, чтобы не примеривать на себя ту трагическую фальшь, которая, как мне тогда казалось, приличествует ситуации. Отлично помню, каким тяжелым недобрым взглядом преследовала меня классная, но откуда ей было знать, в чем дело.
***
В детстве папа принес нам котенка. В тот день у родителей были гости, а мне было года 4. Я прыгала вокруг взрослых, и в какой-то момент котенок попался под ноги… Папе тогда ничего не сказали, вернее, сказали, что его придавило дверью, когда он хотел сходить на лоток.
Мы жили в частном доме тогда, и очень хорошо дружили с соседями. Родители были железнодорожниками, и нас переселили в хороший многоэтажный дом, а они остались там. Через некоторое время я узнала, что дочка соседей, с которой мы хорошо дружили, умерла: бегала по гаражам и наткнулась на оголенный провод. В тот раз я впервые поехала на похороны..
***
Я всегда дико боялась фашистов. Не тех, которые сейчас якобы у нас повсюду, а тех, про которых рассказывала бабушка. Боялась концлагерей жутко, расстрелов – всего, словом, из бабушкиных обстоятельных таких историй. Про голод, про холод, про врага. Это, наверное, был такой общий образ смерти. Лет с трех он меня преследовал.
***
Мне очень повезло – в моём раннем детстве никто не умирал. Гусь улетел в тёплые страны, хомячок убежал, рыбок отдали соседям. Я и своей дочке врала, когда она была маленькая, что её котята убежали, за что огребла, когда та подросла. Она, оказывается, переживала, что её никто не любит и не хочет с ней жить.
***
Мой прадед умер, когда мне было 9 лет. Меня не взяли ни в морг, ни на кладбище, всё как-то старались сделать так, чтобы я знала поменьше. Мама рассказала как-то очень скупо и кратко. Дедушка болел и умер во сне, просто заснул и не проснулся (я называла прадедушку и прабабушку просто дедушкой и бабушкой). Потом, постепенно, в течение полугода, стали просачиваться подробности. Что он стонал страшно перед смертью, например.
Прабабушка умерла через 6 лет, мне было уже 15. Она быстро сдала, её настигло старческое слабоумие (хотя до этого она полностью обслуживала себя и деда), и жила с нами, мы с мамой были её круглосуточными сиделками со всеми вытекающими (давать лекарства против воли, кормить с ложечки, мыть несколько раз в день). Она умерла, когда я была с бойфрендом в деревне во время весенних школьных каникул. Мама успела её уже даже похоронить за время моего отсутствия (мы поехали туда где-то на неделю). Позвонила в день, когда мы возвращались. Это было очень больно – я любила прабабушку куда сильнее, чем прадеда, и во время ухода за ней привязалась ещё больше. Я почувствовала, что мама меня немного предала в тот момент, не рассказала сразу, не дала возможности как-то попрощаться. Я откровенно рыдала всё время в автобусе, в котором мы ехали к электричке (часа полтора наверное). Навзрыд. Дома устроила скандал. Потому что так нельзя. Ну вот просто нельзя так.
Фото: Shutterstock
Текст: Лилит Мазикина